Она упоённо перечисляла свои недостатки, пока я не прервал её:
— Ничего подобного. И ноги, и грудь, и талия у других девчонок хуже…
— А ты их разглядывал?! — возмутилась Танька. — Ах ты, порочный мальчишка! — и вдруг добавила. — А самое страшное, Олег — это то, что мы всё равно умрём.
— Жанна из тех королев,
Что любят роскошь и ночь…
— пел неподалёку Игорь.
— Да, — отозвался я. — Мы вернёмся в Европу через пару лет, я соберу всех, кого смогу собрать и пойду на Город Света.
— Я с тобой, — спокойно ответила Танюшка. И я кивнул в ответ…
…— У королевы нет сил.
Трудно пойти вновь на риск.
И она разбивает часы,
Чтобы продлить себе жизнь —
Жить!!! Ведь пока,
Как богиню, на руках
Носят Жанну,
Жанну…
— Пошли к остальным, — попросила Танюшка, и мы вышли к огням. Олег Крыгин (у него левая рука была на перевязи) увидел меня первым и оживлённо зашумел, остальные подхватили, и Раде — неожиданно для меня — перекрыл остальных:
— Спой, Олег! Спой, князь!
Я отмахнулся, смеясь, но шум нарастал (в том числе, орали и совершенно мне незнакомые люди), и я, отчаявшись отмахаться, знаком попросил у Игоря его инструмент, который он мне ловко перекинул. Настраивая его, я не столько пытался добиться хорошего звучания — уж Игорь-то знал, как отрегулировать свою бандуру, лучше моего! — сколько соображал, что же спеть.
— Ладно, сейчас! — рявкнул я, выпуская из-под пальцев перебор. — Тихо!..
По рыбам, по звёздам носит шаланду —
Три грека в Одессу везут контрабанду…
Я всегда любил эти стихи Багрицкого, хотя, если честно, не всё в них понимал. Не знаю: нынешние слушатели («подзаборный Интернационал» по определению, которое когда-то дал Йенс), конечно, тоже не всё понимали, но слушали очень внимательно, с молчаливым одобрением, и я разошёлся:
— Так бей же по жилам, кидайся в края,
Бездомная молодость, ярость моя!
Чтоб звёздами сыпалась кровь человечья,
Чтоб выстрелом рваться Вселенной навстречу
И петь, задыхаясь на страшном просторе:
«Ай, Чёрное Море! Хорошее море!»
Мне захлопали, засвистели одобрительно. Я передал кому-то арфу (лиру) и, сев, получил поцелуй от Танюшки, которая мною явно гордилась. Правда, эту гордость она выразила со своим обычным своеобразием:
— Вот видишь, можно и осла научить петь.
— Спасибо. — краем губ ответил я, — милая моя ослица…
В ответ я получил точный и очень болезненный удар локтем в область почти, сопровождаемый милой улыбкой:
— Хватит, или ещё?
— Знаешь, по-моему хватит, — пробормотал я, потирая бок, — больно как-то…
— Это хорошо, — так же мило сообщила она, — ослёнок мой дорогой.
А около костров кто-то — не понять было за пламенем — уже запел по-русски (но это был не наш) хорошо знакомое:
— Мы в такие шагали дали,
Что не очень-то и дойдёшь,
Мы в засаде годами ждали,
Невзирая на снег и дождь,
Мы в воде ледяной не плачем
И в огне почти не горим —
Мы охотники за удачей,
Птицей цвета ультрамарин!
И больше половины присутствующих — в том числе и мы с Танькой — дружно подхватила:
— Мы — охотники за удачей,
Птицей цвета ультрамарин!..
…— Мне осталась
одна забава —
Пальцы в рот, да весёлый свист…
Прокатилась
дурная слава,
Что похабник я и скандалист…
— пел Игорь, аккомпанируя себе резкими аккордами и местами форсируя голос. Кажется, это был Есенин — я не помнил, где слышал эти стихи.
— Пошли, Тань, отдохнём, — шепнул я. — Или ты ещё посидишь?
— Пошли, — она оперлась на мою руку и поднялась на ноги.
— …Пусть не сладились, пусть не сбылись
Эти помыслы розовых дней —
Но, коль черти в душе гнездились,
Значит, ангелы жили в ней!
— Значит, ангелы жили в ней,
— задумчиво повторила Танюшка, ступая рядом со мной. — Почитай мне стихи, Олег.
За какую-то секунду до её слов я уже знал — непонятным образом! — о чём она попросит…
— Ты за парту со мной снова рядом садишься…
Из-за этого я, может, двойку схвачу…
И не мне одному ты, красивая, снишься…
И во сне я к тебе, словно к звёздам, лечу…
Выйдем утром в метель, выйдем вместе мы, чтобы
Лица ветром обжечь, стать в два раза сильней…
Вот такая любовь — это вера и верность,
Это счастье двоих повзрослевших детей…
Может, мы полетим на другую планету —
Мы об этом с любовью напишем рассказ,
А пока про любовь говорим по секрету…
Только двое о ней знают в классе у нас.
Будет путь наш далёк, будет трудным и длинным,
И таёжным костром разожжём мы рассвет…
Про такую любовь пусть снимают картины
И пускают в кино «до шестнадцати лет»…
Танюшка довольно долго молчала. Потом тихо сказала:
— Спасибо, Олег.
Я поцеловал её в тёплый висок, пониже прядей волос. Хотел я продолжать, если честно, но возникшая впереди рослая тень вдруг произнесла:
— Князь, мне надо поговорить с тобой.
Я узнал теперь одного из освобождённых пленных — рослого рыжего парнишку, который вёл себя с непоколебимым достоинством и первым делом попросил себе оружие. Чем-то он напомнил мне нашего Фергюса, пусть ему мягко спится в земле прерии.
— Тань, иди, я сейчас буду, — коснулся я её плеча. Танюшка скроила недовольную гримаску, но ушла без слов, а я кивнул парню, так и стоявшему передо мной: — Ну?