Путь домой. Книга вторая - Страница 28

Прыжком, не теряя времени, я бросился к ворочающемуся в снегу человеку. Это тоже оказался мальчишка — в странной, неуклюжей, какой-то словно бы надутой куртке. Он смотрел на меня огромными от боли и ужаса глазами и силился что-то сказать. Рана была в левом плече — рубленая, глубокая. Я распорол куртку дагой, не понимая, почему мне до сих пор никто не поможет.

— Дайте чем перевязать! — заорал я, оборачиваясь. Девчонка стояла в снегу на коленях, мальчишка по-прежнему поддерживал своего приятеля, хотя на том не было заметно зримых повреждений. — Дайте мой мешок! Живо, придурки, ну?!.

— Ма-а-ам… — выдохнул-простонал мальчишка у меня на руках. Вроде бы по-русски… хотя это слово похоже у многих народов.

— В-в-вот… держи… — это девчонка очнулась и совала мне мешок. Глазищи — как блюдца, тоже странная одежда… Да, русские.

— Открой его, — процедил я сквозь зубы, сводя рану в плече у парня ладонями, — живей.

— Н-не раз… развязывается… — доложила она через секунду.

— Безручь! — прорычал я. — Иди сюда, зажми рану, живо! — а сам, прижав силой её ладони на место своих (по пальцам на миг вновь хлынула кровь), одним рывком распустил «коровий узел» на горловине мешка. Оглянулся — снежинки таяли над ладонями девчонки в кровавом пару. Руки сами нашарили нужное. Я бросился обратно. Заметил лежащий в снегу меч — короткий, но широкий… — Держи руки так, — приказал я девчонке…

…Мальчишка потерял сознание, но это было даже к лучшему. Переводя дух, я встал на ноги, зачерпнул снега, начал оттирать им руки, сбрасывая к ногам талые кровавые комья. Сменил снег, посмотрел на спасённых мной. Кивнул на висящего в руках друга мальчишку:

— С ним что?

— Он… он ничего, просто сознание потерял… — с запинкой ответил державший его приятель. Девчонка с ожесточённым отвращением тёрла ладони о снег — по моему примеру.

— Извини, — попросил я. — Я на тебя орал.

Она посмотрела ненормальными глазами. В глазах мальчишки вообще был страх. Я хмыкнул, подбирая дагу и палаш, тщательно вытер лезвия и убрал оружие. Поднял мешок и плащ.

— Ну здравствуйте. Земляки, — обратился я наконец ко всем сразу. — Не бойтесь. Я свой. Но мне хотелось бы знать, какого чёрта вы тут делаете и почему вчетвером не смогли отбиться от четверых? Я жду ответа.

* * *

— Значит, СССР больше нет…

Я сидел по одну сторону от костра. По другую замерли, сбившись кучкой (невольно!) одиннадцать мальчишек и девять девчонок из-под Пскова, решившие встретить новый, 92-й, год на лыжной базе. Раненый лежал ближе к огню, у их ног. Было всё равно холодно — стенки большого шалаша насквозь простёгивало морозом.

Мы только что закончили рассказывать друг другу две истории. Они — в чём-то вполне обычную, если исключить то, откуда они пришли — из изменившегося мира, о котором я ничего не знал. Я изумился, узнав, что СССР уже не существует — но, если честно, дальше изумления дело не пошло. У меня просто не оставалось уже никаких чувств к той стране, той земле, той жизни. Ну — разве что отстранённый интерес, как к рассказам об истории древних цивилизаций.

А вот мой рассказ поразил их куда сильнее — этих чудно одетых ребят, вставлявших в речь непонятные мне словечки. Они попали сюда всего несколько дней назад, прямо на склад с оружием в маленьком гроте под берегом (слишком маленьком, чтобы там обосноваться) — и выглядели прямо-таки пришибленными, а не просто растерянными. Почти все они — даже явно младше — были выше меня и плечистей, так что их беспомощность выглядела смешной. Питались они всё это время одной печёной рыбой без соли, да и то — мало попадалось. Среди оружия оказались две аркебузы и лук, но пользоваться ими никто и не пользовался. Да и вообще — всё оружие лежало в углу этого «жилища».

— Мох могли бы надёргать. И щели законопатить, — заметил я. Ответом мне были беспомощные взгляды. А во мне копилось раздражение на этих здоровых ребят и девок, которые даже не предприняли попытки обустроиться получше. Не умеют? Так учились бы — путём проб и ошибок, чёрт их дери!.. Ведь наверняка каждый что-то, да может… — Ну что вы смотрите, как телята?! — не выдержал я. — Я же сказал уже: не попадёте вы домой, да и не ждут там вас! Будете здесь жить, если будете за жизнь драться! С природой! С неграми! С безнадёжностью! С ленью своей!.. Да-а, теперь я понял, почему Союз гикнулся! С вами — только туда и дорога, вы же… растения какие-то!

— Зато ты, наверное, был примерным пионером. А папочка вояка, конечно?

Это сказал длинноволосый, изящный, но широкоплечий парнишка. Не просто сказал, а недобро прищурив глаза, со злом, словно я был его врагом — и мне на какую-то секунду вспомнился… Марюс.

— Примерным пионером я никогда не был, — равнодушно и уже спокойно ответил я. — А отца у меня вообще нет. И у вас никого нет, кроме вас же.

— Нечего нам ука…

Его гневная тирада оборвалась испуганным кашлем, он дёрнулся, чтобы отпрянуть, но не посмел — зеркально заточенный наконечник моего палаша вжался ему в сонную. Клинок в моей руке был протянут прямо через пламя. Сам я сидел, как сидел и говорил спокойно, даже вкрадчиво:

— Я могу сделать так, что твоя голова будет прыгать тут у нас под ногами, как мячик. И хотя бы поэтому я имею право вам указывать. Поверь мне, я убил немало людей одного с собой цвета кожи. Мне это не нравится. Очень. Но делать это я умею.

Палаш молниеносно вернулся в ножны, и я улыбнулся. Мальчишка отчётливо обмяк на месте и вдруг начал икать.

— Воды попей, — посоветовал я.