Путь домой. Книга вторая - Страница 143

143

11. Настоящий воин способен вести бой в любой среде. Бой — естественное состояние, всё прочее — промежуточные моменты.

12. Мы — такие, какие мы есть. Боеспособность и физическое совершенство тела — не синонимы. Накачанные мышцы всегда уступят воинскому духу.

13. Умение сражаться подразумевает умение побеждать любого противника, любого цвета кожи, вооружённого любым оружием и обладающего любым набором умений.

14. Если боя нельзя избежать — начинайте его первым.

15. Никогда не позволяйте себя оскорблять. Если это произошло — отвечайте на слова ударом, даже если это будет последний удар в вашей жизни. Честь дороже, а если вы забудете об этом, то однажды лишитесь и того, и другого.

16. Никогда не оскорбляйте незнакомца первым без причины, независимо от того, слаб он или силён. Ни слабость, ни сила сами по себе не предмет для насмешек или конфликта.

17. Никто не знает, чем закончится бой, но помните — ничего не бойтесь. Бояться уже поздно.

18. Либо охотитесь вы — либо охотятся на вас.

19. Никогда ни о чём не просите того, кто вас победил. Умирайте молча.

20. Враги надёжней друзей. Враг может превратиться в друга, друг — только во врага.

21. Можно прожить без друзей — нельзя — без товарищей. Любой из твоих товарищей — твоя часть, вы — единое целое в бою. Если товарищ у тебя за спиной — ни он, ни ты можете не беспокоиться о тыле.

22. Погибнуть, спасая своих — это не возможность. Это честь и долг.

23. Полученное даром — не ценится.

24. Без чести жить легко — умирать тяжело.

25. Почти нет вещей, которые нельзя был обы простить другим. Но есть вещи, которых нельзя простить себе.

26. Сильный человек должен быть справедливо, но не всепрощающ. «Не судите, да не судимы будете» — это то же самое, что «будь добрым, чтобы иметь право быть грязным.»

27. Глупо пытаться стать самым сильным. Это возможно, но никому не нужно, в первую очередь — тебе самому.

28. Честнее всего быть равным среди равных.

29. Никогда и никого не подчиняй против его воли.

30. Жить сейчас — значит, украсть у себя потом. Да, потом может и не быть. А если будет?

31. Сильный часто должен быть жестоким. Но он не имеет права быть злым и подлым…

…Отложив ручку, я не без изумления перечитал написанное. Если честно, я не знал, что здесь — мои мысли на самом деле, а что — читанное или слышанное когда-то, а потом — забытое. Но передо мной лежал настоящий кодекс. Иначе не скажешь.

Я перечитал его снова, уже медленней. И опять взялся за ручку, набрасывая строчки уже без пунктов…

...

«Не так уж трудно сделать цель из умения махать клинком. Но само по себе оно не очень многого стоит, это я могу сказать совершенно точно, как человек, выигравший множество поединков и заслуживший прозвище их „короля“. Конечно, чьё-то тщеславие это вполне удовлетворяло. Да и вообще — этот мир, убивающий нас, очень щедр, и я не шучу. Он каждому позволил стать тем, кем тот хотел стать. Я встречал тех, кто делал себе цель из мирной жизни в долине, где растёт хлеб; из морских походов и пиратских набегов; из путешествий по всему белу свету; из ненависти к неграм; из умения петь песни и ещё десятка дел. Я встречал даже тех, кто ставил своей целью власть над людьми или прямое владение ими.

И всё это было не так уж трудно.

Но всё это не то.

У происходившего со мной — с нами! — должен был быть определённый смысл, больший, чем отборочный тур в „светлое завтра“. И, если я ещё не понял, что это за смысл, это не значит, что его нет.»

Подняться к небу — вот работа.

Подняться к небу — вот это смысл.

…Я закрыл и убрал блокнот туда же, где лежал в моём вещмешке толстый альбом Олега Крыгина. Подошла Танюшка, присела рядом.

— Ты почему такой грустный весь день? И не сказал, куда дальше собираемся… — она заглянула мне в глаза. — Да что с тобой, Олег?

— Тань, — сказал я, — собери, пожалуйста, всех-всех-всех. Мне надо им сказать кое-что очень важное. Очень, Тань.

* * *

Немного смешно и странно было видеть, как ребята и девчонки идут за мной. Они, прошедшие все огни и воды этого мира, привыкшие бесстрашно смотреть в глаза любому врагу, сейчас походили на детей, которые попали в незнакомую местность и стремятся не отстать от единственного взрослого…

Я улыбнулся им. И подумал вдруг: а почему мне так тошно? Или нет, не тошно… а как-то… как-то странно, словно перед глазами падают листья — жёлтые, алые — и, мешаясь, с дождливой мерзостью, устилают асфальт…

Нет, не перед глазами, а в душе всё это…

…Перед туманной стеной я остановился — неожиданно для себя самого — и сказал, поворачиваясь:

— Подождите здесь. Мне надо поговорить.

Мне вновь стало немного смешно на миг, когда я увидел, как покорно, ни слова не говоря и ничего не спрашивая, они стали рассаживаться на валунах, даже не пытаясь подтянуть снаряжение, например… Словно я был не князем, а богом или пророком типа Моисея, который всё знает, всё может, который говорит с небесами и которого можно лишь слушаться.

— Я сейчас, — повторил я. Подмигнул Танюшке, она неуверенно улыбнулась в ответ…

…а мне вдруг стало очень-очень легко. Печальный листопад прекратился. Светило солнце, и я знал, что сделаю сейчас. Я понял это как-то сразу. Рывком, мгновенно, как включают свет в тёмной комнате.

Я шагнул в туман.

* * *

Диад ждал меня в десятке метров от границы тумана, возле жухлых камышей. Он пожал мне руку, как старому другу, и я искренне ответил на это пожатие.

143